Дарья Мельникова: «Кино надо смотреть в кино. Это мой принцип»

Мы давно привыкли к тому, что столичные звезды не жалуют провинциалов искренностью своих речей. Актриса Дарья Мельникова, как оказалось, хоть и живет в Москве, хоть и работает там, к звездной болезни выработала стойкий иммунитет. Омичка по рождению, Дарья рассказала почти обо всех своих секретах — личных и профессиональных, поделилась, можно сказать, сокровенным: о работе со знаменитостями, о собственных вкусах и предпочтениях в кино, ну и немного о казусах жизни, которые тоже надо найти силы преодолеть.

— Скажите, что вам ближе, театральная сцена или кино?

 — Мой педагог говорит, что во время спектакля меня хватает «ровно на два дубля». Поэтому она взяла меня и четыре года учила, мучила, специально взяла меня в спектакль, где я полтора часа не ухожу со сцены. Первые полтора года я рыдала, уходила, не получалось, и полтора года я была уверена, что все: каждый день уходила из института, забирала документы, потому что у меня ничего не получалось. В кино мне хватало энергии, а вот чтобы растянуть это на полтора часа… Мне вообще было очень сложно адаптировать себя для сцены. Я маленькая, у меня был тихий голос для сцены, не хватало энергетики. Я даже несколько лет не могла поступить в этот дурацкий театральный институт, потому что в кино вроде все получается. Прихожу в театр — меня там даже не особо видно со сцены. А сейчас, проучившись уже четыре года и пройдя вот этот сложный этап репетиций сложных спектаклей, я чувствую, хоть что-то во мне уложилось. И театр ко мне на миллиметр приблизился. Теперь хочется чуть больше об этом узнать. Но как пойдет. А в кино все здорово всегда.

— Как вы готовитесь к роли, настраиваетесь? В фильме «Стальная бабочка» ваша героиня Чума — это достаточно сложный персонаж, тяжелый. Как вы настраивались на эту роль? Может, изучали поведение детей из детского дома?

 — Я пришла сначала, и мне выдали «бабочку». Сказали, вот тебе «бабочка». У тебя есть месяц, чтобы научиться этой «бабочкой» орудовать. Плюс еще у тебя есть два месяца, чтобы похудеть, и плюс вот тебе деньги — иди на тренировки по боксу. И я все лето, с начала июня — съемки начались в августе, в конце июля — я пошла на бокс, у меня был свой тренер. Чтобы было ощущение, что я могу дать сдачи. Потому что от этой девочки было впечатление, что ей не важно, кто что о ней думает, и в любой момент может ударить в лицо. Но я ж не могу ударить в лицо! Как я могу? А тут я научилась! И поняла, что это в принципе возможно, и этот барьер я преодолела за счет бокса. С «бабочкой» я ходила еще потом все лето. Я просто шла к метро и тренировалась с ней. Первое время я даже замечала, как люди от меня шарахались, даже не шарахались, а мамы вот так вот детей уводили. А потом я пришла на площадку, думала, что я вот одна такая звезда, прихожу — сидит Толя Белый и крутит эту «бабочку». И мы с ним в вагончике между дублями находили какие-то сложные связки и соревновались, кто круче сделает эту связку.

Морально мне было очень страшно в первый съемочный день. Я, наверное, выпила целую пачку валерьянки. Мне хотелось эту Чуму сделать совершенно… Не знаю, она меня зацепила, занозу оставила внутри. Мне хотелось эту занозу донести. И, слава Богу, получилось.

— В одном из интервью вы говорили, что собираетесь написать книгу. Вы уже начали? Если да, то на какой стадии находится проект и о чем она, эта книга?

 — Мне позвонили однажды редакторы какого-то издания и сказали: «Мы знаем, что вы пишете какой-то блог, стихи, и хотим, чтобы вы выпустили книгу. Пусть это будут ваши стихи, ваши дневники, ваши фото, все это соберите». Я это все собрала, но в печать это не пошло дальше. Они тут же поругались с издательством, произошли какие-то сложности перед выходом. Я потом поняла, что вообще слава Богу, потому что книгой это было назвать очень сложно. Рано, мне кажется, было в 19 лет выпускать какие-то мемуары свои. О том, как я провела шесть лет в этой профессии. Пять… Четыре. (Смеется.)

— В «Стальной бабочке» у вас была довольно откровенная сцена. Сложно было ее играть? Она была в начале, в конце, в середине съемок? Как вы притирались?

 — Мне повезло с Толей Белым в этом смысле. Ренат [Давлетьяров, режиссер «Стальной бабочки» — прим. Om1.ru] рассказывал: значит, они снимают крупный план Толи. Я в этот момент впадаю в кадр, заряжаюсь, а сначала камера стоит на лице Толи. И Толя абсолютно кремень, камень, все дела. Он лежит, и у него бьется пульс: тынь-тынь-тынь-тынь! Прямо выскакивает из артерии, пульсирует. Ренат говорит по громкоговорителю: «Толя, не нервничай, пожалуйста, у нас камера трясется». Но при этом как партнер Толя очень мне помог. Никаких неловкостей эта сцена не вызывала, мы больше даже смеялись. Снимали в начале, не в конце и не в середине. Начинали с квартиры, с объекта квартиры. Всю квартиру отснимали в первые две недели съемок. И Ренат приехал на площадку и сделал все так, чтобы я чувствовала себя комфортно, нормально. И если честно, я даже не стеснялась.

Но моя мама была против этой сцены. Она позвонила Ренату и сказала: «Ренат! Вы должны снять эту сцену в одежде!» Не Ренату, а режиссеру первому, который сначала снимал фильм. Он сказал: «Ну, да, хорошо, мы снимем в одежде». Мы сняли в одежде и дальше снимаем уже какие-то другие сцены. Приезжает разъяренный Ренат и говорит: «Отменяем все, что мы запланировали! Мы снимаем сегодня сцену, только без одежды, твою мать!» (Смеется.) Я раздеваюсь, и мы снимаем нормально, маме об этом не говорим. Мама после премьеры фильма подошла к Ренату, сказала: «Я… не ожидала от вас такого…». (Смеется.)

Мамы восприняла это тяжело. И бабушка тоже! Я приехала в Омск, вот сейчас, к ней вчера заходила, она обязательно должна была об этом сказать! Что, мол, я не принимаю твоих вот этих вот… раздеваний! Но для меня это был какой-то вызов и себе, и окружающим, получается. Эпатаж, которого не хватало.

— А вас на улицах часто узнают? В Омске особенно.

 — Нет, я как-то привыкла себя так вести… Невзрачно. (Смеется.) Образ жизни такой… Мы с мамой приезжаем куда-то на отдых — идет класс детей. И я волей-неволей, интуитивно, по привычке начинаю прятать лицо и глаза. Продолжаю с ней разговаривать, но все равно. Мама говорит: «Зачем ты прячешься? Это же итальянские дети, они явно не смотрели «Папиных дочек». Я говорю: «Ой!» Поэтому то, что не узнают, — это даже как-то — фуууух! — приятно. (Улыбается.) Потому что был период, когда невозможно было зайти в метро, невозможно было зайти в «МакДональд«c», невозможно просто было пойти погулять, и это был какой-то ад. Такое ощущение, что все время за тобой кто-то следит. С тех пор, когда был пик популярности «Папиных дочек», я привыкла, что нельзя никак в обществе на себя привлекать внимание, потому что сразу начинается: «АААаа, это девочка с телевизора!» или еще что-то. Свои комплексы рождает профессия.

— Вы говорили, что во время съемок старшее поколение актеров вам очень помогает. Вы буквально со школьных лет снимаетесь в фильмах. Кто еще из актеров вам помогал когда-либо, поддерживал или, наоборот, может быть, притеснял?

 — Последний фильм, в котором я сейчас снимаюсь, который мы должны доснять в Выборге и в Питере — режиссер Бахтиер Худойназаров [«Гетеры майора Соколова» — прим. Om1.ru] — мы сыграли с Андреем Паниным. Мы семь серий успели снять, четыре месяца снимали в Ялте. Андрей Владимирович — очень своеобразный, очень сильный человек. И он как актер не помогал откровенно, он не говорил: сделай так или сделай так. Он просто между делом спрашивал: (изображает) «А…, а чё, это, а чё, ты откуда пришла-то? … Аа… Ну, как бы, ничё, что у нас была такая сцена, щас ты вот такая. Ничё, да? Ты себя нормально в этом чувствуешь? А, окей…» И он все время играл так, что ты просто не можешь играть хуже. Ты просто реагируешь на него. Ты прислушиваешься, он все внимание распространяет не на себя, а на партнера. Это, конечно, было гениально. Он настолько был правдолюбивый — до мелочей, до деталей реквизита. И он постоянно через действие все делал. Если у него что-то происходит внутри, он вот, к примеру, занимается салфеткой. Вот он занимается этой салфеткой, ага, ага. А сцена продолжается. И он говорит: «Люся, хорошо, хорошо», — слова между действий. Не просто текст читает, а в это время импровизирует, что-то там еще делает, рассматривает. И этому я у него научилась.

Еще мы снимались с Гармашом, с Таней Лютаевой, с Артуром Смольяниновым. Людмила Артемьева мне дала один урок. Евгения Дмитриева. Она еще и мой преподаватель, ко всему прочему, в институте. Вообще у взрослых учиться… Никто из них никогда не учит. Просто ты учишься за счет того, что ты смотришь, наблюдаешь за ними, и волей-неволей это все происходит.

— В одном из интервью вы говорили, что у вас есть желание попасть в прошлый век. Кем бы вы были в прошлом веке. Вы занимаетесь и танцами, и актриса, и стихи пишете. Какую бы профессию вы себе выбрали в прошлом веке?

 — Я бы выбрала, во-первых, начало века, когда бы была еще жива Марина Цветаева, Маяковский и все вот эти… ребята (смеется), с которыми было бы интересно пообщаться. С Маяковским стихи бы не писала, это точно.

— А что бы спросили у Маяковского?

 — У Маяковского? … «За что вы так полюбили Лилечку?» — я бы спросила у него. (Улыбается.) Нет, я бы спросила у него… Да ничего бы не спросила, я бы просто на него смотрела, наверное. (Смеется.) Смотрела бы и тихо его любила. А что бы я делала? Я бы хотела быть актрисой и хотела бы играть у Станиславского, или у Таирова, или у Мейерхольда, или еще у кого-нибудь.

— А вот на открытии «Движения» попытались как-то Станиславского развенчать. Помните? Там сказали, что в кино все актеры играют одну роль. Согласны ли вы с этим?

 — Вы знаете, мне кажется, да. Мне кажется, в кино берут за типаж, а не за… Хотя… Ну, наверное, в советском кино, когда была вообще другая стилистика… Сейчас все максимально приближается к жизни, к документальному кино. А в советских фильмах сказок много снималось, были эти комедии, когда накладные усы и это видно, что они накладные, и при этом мы понимали, что это актер и что он играет эту роль. Сейчас да, в основном ты играешь одно и то же, просто здесь ты немножко такая, здесь ты добавляешь какой-то другой краски. Но все равно я это я. Просто в других обстоятельствах. Я играю в кого-то.

— А ваш типаж — это кто?

 — Был период, когда мне предлагали «своих-в-доску девочек». Потом я перешла на новый уровень, когда я закурила в кадре и сыграла «Стальную бабочку». И мне стали присылать «плохих девчонок». Всех «плохих девчонок». Вот я сейчас у Бахтиера играю роль Нины Матросовой по кличке Бешеная. (Смеется.) Тут же, вообще с ходу мне дали эту роль. Сейчас целая серия сценариев приходит восьмисерийных, где… Девочка. Она немножко Жанна д«Арк в 21 веке. Она борется со всякими трудностями, но она за идею, за правду, за что-то еще. Вот такой период сейчас. Но вот типаж мой? Я не знаю.

— А что хотелось бы сыграть? Кем вы себя ощущаете?

 — Вот сейчас мне 21 год, какой-то странный возраст. Я никак вообще себя не ощущаю. В 19 я ощущала себя так, как героиня «Стальной бабочки», а сейчас — немного времени прошло, казалось бы. Но я играю эту Бешеную и понимаю, что уже немножко выросла из всех-вот-этих-вот-девчонок (изображает). Уже хочется чего-то другого, но вот чего другого? Я вроде как еще и не женщина, не умею, как Фандера, красиво … играть, смотреть и что-то еще делать. (Изображает.) Но при этом я уже и не девочка. Переходный период. Но в любой драме люблю комедию искать. Чем серьезнее, тем страшнее.

— У какого режиссера хотели бы сняться?

 — Я бы хотела сняться у Бертолуччи. Вы знаете, он, оказывается, еще жив и еще даже снимает фильмы! (Смеется.) «Ты и я» — отличный фильм, последний который. Про молодежь, которая уже не хочет никого эпатировать, ей уже нужно чего-то другого. Это очень круто, по-моему.

— А может быть, вы бы хотели у Ларса фон Триера сняться?

 — Да! Это мой любимый режиссер!

— Но ведь вы же знаете, что он с актрисами поступает так…

 — Да-да-да! Он стирает человека в порошок. Бедные Бьорк, Николь Кидман. Вы смотрели записи с Николь Кидман, когда она рыдает и говорит: «Я хочу домой, я хочу к детям, я не хочу сниматься у Ларса!»? Я читаю все интервью женщин, которые снимались у фон Триера. Именно про работу с ним, и все говорят, ну да, нам было сложно, но спасибо судьбе, что я снялась… (Смеется.) На самом деле это великие фильмы. Все. Они прекрасны. И актрисы в них прекрасны. Он достал из них их суть. Конечно, это тяжело, конечно, это больно, конечно, это неприятно, когда тебя раздирают и нажимают на самую твою больную точку. Ну зачем вроде это надо вообще? Я не хочу, я в вагончик пойду. А ему — нет, ему не нужны эти вагончики, профессии, еще что-то. Он достает нерв, который у тебя болит, и он это вытаскивает на экран. Хотя вот он Гинзбург снимает уже второй раз. И она как-то даже отлично с ним… Она сильная женщина, они нашли друг друга.

— А с каким актером или актрисой с мировым именем вы бы хотели сняться? Есть какой-нибудь эталон?

 — Марлон Брандо жив еще? Нет? … (Думает.) Ну вот мой любимый актер… Который в »99 франков» сыграл главную роль. Жан Дюжарден. С ним бы я хотела сняться. Микки Рурк еще. Из актрис… С Хелен Миррен. А еще очень бы хотелось пообщаться с прекрасной Марион Котийяр. И с Евой Грин. Я бы, знаете, у кого еще бы снялась? У Кустурицы. Это прямо мечта!

— Он приезжал в Омск.

 — Да ну?! …

— Он будет снимать здесь кино.

 — Кино? Какое?

— Про Достоевского.

 — Да ладно! А кто играть будет?

— Еще не ясно. У вас есть шанс! Он еще вернется присмотреться к местам.

 — (Смеется.) Я представляю, какая будет каторга: белые простыни висят и все будут «Алелелелеле Алеле!» (Смеется.) И Тарантино очень люблю.

— К теме о фестивале. Если бы какой-нибудь режиссер-дебютант позвал вас в свой фильм, прислал свой сценарий и он бы вам понравился, вы бы снялись? Скорее всего бесплатно.

 — Я думаю, да, да. Честно говоря, я даже в «Бабочке» получала очень мало денег. Потому что Ренат изначально планировал это, как бы… У него много запускается разных фильмов, и это был оджин из тех, который не для широких масс. Главные у него всякие «Любови-моркови», рассчитанные на прокат, на мэйнстрим. А тут «Бабочка», она была мимоходом немножко. Он хотел быстрей-быстрей и за маленькие деньги такой арт-хаус снять. И я получала очень маленькую зарплату, вообще какой-то мизер. А вообще в хороших фильмах денег, конечно, не заработаешь. И это даже хорошо, мне кажется, потому что деньги в другом источнике зарабатываются. (Смеется.) А если мне предложат действительно интересный сценарий, и будет действительно интересная роль, то я с удовольствием, возьмусь, даже приплачу! Потому что интересных сценариев, к сожалению, не очень много присылается. В основном, восьмисерийные, шестнадцатисерийные. Приходит вот, идешь с режиссером знакомиться, он говорит: (изображает) «Ну, сколько серий прочитала?» Я говорю: «Ну, ээээ, одну…» Он: «Ну иди тогда, давай, читай». И ты уходишь читать. И вот без конца приходят восьмисерийные фильмы, из-за которых ты не успеваешь даже книжки читать какие-то, потому что без конца читаешь шестую, седьмую, восьмую серию. И я даже иногда не читаю, говорю, нет, у меня нет сил это читать. Хочется, хороших, интересных историй. По-человечески.