В здании Свердловской киностудии не протолкнуться. Из-за каждого поворота выскакивают молодые люди с горящими глазами. В руках у них по стакану кофе и по программе мероприятий крупнейшего на Урале форума представителей кино- и медиаиндустрии «Кинохакатон». «А сейчас кто, где?» — спрашивают они на бегу друг друга. Найти среди них режиссера фильма «28 панфиловцев» Андрея Шальопу — не самая простая задача. Он — такой же, как и большинство людей вокруг: свитер, джинсы и модная обувь.
Когда мы все-таки встречаемся, еще какое-то время тратим на поиск тихого места, где сможем пообщаться. По дороге обсуждаем, как он долетел до Екатеринбурга, и потихоньку переходим к кино.
— В стране идут споры насчет еще не вышедшего фильма «Матильда» Алексея Учителя. Прокуратура уже собралась проводить проверки, а кинематографисты бунтуют и требуют не трогать искусство. Подписали ли бы вы петицию кинематографистов о ситуации вокруг фильма «Матильда», в которой они говорят, что «не хотят, чтобы наша культура попала под пресс новой цензуры»?
— Я, как и все, не видел фильма, но я видел трейлеры. По-моему, никаких проблем в них нет. Чисто субъективно фильм может нравиться или не нравится, но причин для негодования, как мне кажется, нет. В этой истории дело не в цензуре, мне кажется. Ее на самом деле вообще нет в российском кино.
— Как это нет?
— Вы посмотрите, что выходит в кино. Прокатные удостоверения получают фильмы, которым, на мой взгляд, давать их вообще не следовало бы. Порой там говорят и показывают антигосударственные вещи. Из чего я делаю вывод, что у нас в кино полнейшая терпимость и толерантность, и никто никакие палки в колеса не вставляет.
— Хороша ли такая вседозволенность, если она, как вы говорите, есть?
— Чем старше я становлюсь, тем больше понимаю, что нет — не хороша. Цензура нужна. Кино — это очень мощный инструмент воздействия на сознание. И совсем не всё равно, что показывают зрителям. Тем более что кино в последнее время очень омолодилось. И этот молодой зритель вообще не в состоянии критически оценивать то, что ему говорят и показывают.
Да, любой вид искусства, всё, что создал человек, имеет право на жизнь. Но искусство, которое воздействует на массовое сознание, — это все-таки особая штука. И тут я бы приглядывался, если честно.
— Но если вводить цензуру, то какую?
— На этот вопрос тоже можно поискать ответ, если спросить себя: а какая цель? Что мы хотим, чтобы после этого введения произошло?
Когда мы вводим цензуру, мы хотим, чтобы у нас на экранах был конкретный продукт, несущий конкретные ценности. Мы хотим транслировать эти ценности и хотим, чтобы потом выросло поколение, которое будет их разделять. А это поколение нам тоже нужно для какой-то цели. И чем дальше мы смотрим в будущее, тем очевиднее, что нам делать. Но это, я оговорюсь, размышления мои. Я не претендую на то, что они верные.
| |
|---|
— Допустим. Но если вводить цензуру, то кинематограф станет еще более зависимым от государства.
— Так он и сейчас без финансовой поддержки Министерства культуры практически никуда. Стоимость нормального кинопроекта очень велика. Целиком вернуть бюджет картины, даже средней — крайне сложно. Министерство культуры способно дать часть бюджета, которую не нужно возвращать, и тем самым облегчить долговое бремя. Если этого не будет, то это все сильно усложнит.
К слову о цензуре: если государство спонсирует проект, дает тебе деньги на создание некоего продукта, то, по идее, надо быть готовым, что к этому продукту должны быть определенные требования. Но сейчас их нет. Государство никак не влезает в творческую составляющую. Ты можешь на деньги государства снять кино против этого государства. Не уверен, что это правильно.
— Но насколько я знаю, вы же приходили с «28 панфиловцами» в Минкульт и просили их вложиться. Почему тогда вам отказали?
— Они не то чтобы мне отказали, они со мной даже знакомиться не стали. Но это в общем-то нормально. Вот представьте, что вы — министерство. И у вас есть бюджет, он небесконечный. Вам нужно эти деньги раздать потенциальным людям, которые снимут кино. У вас есть группа людей, которые наверняка снимут какое-то фуфло, но сделают это. Потому что они уже его делали, и вы об этом знаете. Самое надежное — дать им. Потому что эти деньги по крайней мере точно превратятся в кино.
А тут приходит новый человек, вообще неизвестный, и говорит: «У меня есть сценарий, давайте я сниму кино». Во-первых, он его, скорее всего, не снимет. Если он никогда этого не делал, то, я думаю, весь проект рухнет, когда он поругается с каким-нибудь из друзей, с кем он этот фильм решил снимать. Давать такому проекту деньги крайне опасно. И поэтому министерство даже не рассматривает такие варианты.
— Почему они тогда потом все-таки решили помочь?
— Потому что мы стали собирать деньги краудфандингом и очень быстро собрали большую сумму. И тут уже министерство нами заинтересовалось. Они пригласили нас поговорить. Сказали: «Ну вот у вас есть тизерный ролик, мы знаем, что у вас есть сценарий, давайте мы дадим вам денег». А я в то время уже начал верить, что мы обойдемся без них.
Мы подумали: непонятно, насколько министерство будет влезать в сценарий, вдруг им что-то не понравится и нам скажут переделывать. И мы решили, что мы сами с усами, и отказались.
Но потом, когда нам надо было уже выходить в производство, а все деньги, которые мы насобирали краудфандингом, уже потратили, мы повторно пришли в министерство и сказали: сейчас самое время нам помочь, хотя мы и без вашего участия все снимем.
— А сняли бы?
— Когда мы собирали деньги на «Бумстартере», у нас был заявлен бюджет 60 млн. Но по мере того как мы в этот проект влезали, мы понимали, что у нас уже меняются амбиции — мы просто хотим по-максимуму, и ожидания к нам росли все время. Мы бы, конечно, все равно сняли бы и без денег Минкульта. Да, скорее всего, нам бы пришлось остановиться и только на следующий год продолжать работать. Но мы были готовы к этому, в принципе.
| |
|---|
— Возвращаясь к размышлениям о маститых режиссерах, которые снимают «фуфло». Если все так, как вы описываете, то как тогда быть никому не известным талантам?
— Кино должны делать люди, у которых единственное желание: делать кино. Вот таких людей сейчас в индустрии очень мало. Единицы. Даже не знаю, наберется ли десяток. В индустрию приходят люди, которые просто хотят денег. Они даже не хотят их зарабатывать, они просто их хотят. Самое лучше и самое простое для них — взять невозвратные деньги Минкульта — и потратить их.
Государство дает деньги на фильм. Максимальная сумма, которую может дать Министерство безвозмездно, — это 60 млн. Вы за 60 млн снимаете фильм. А еще берете какие-то возвратные деньги в Фонде кино, чтобы его прокатать. Допустим, 20 млн. Делаете рекламу, еще что-то. Фильм встает в прокат и собирает, допустим, 30 млн руб. Это очень маленькие деньги в индустрии, но не для простого человека. И половина из суммы проката станет вашей. За что? Ведь вы же сделали убыточное кино! Почему вы, потратив деньги, которые вам дало государство, еще имеете право на заработок с этого фильма? С какой стати? Как так получается? Я не понимаю. Вот так это и работает.
Поэтому у нас в кино люди, которым вообще плевать на то, что получится… Они вообще не озабочены результатом.
— Зачем тогда нужны такие форумы, как «Кинохакатон»? Какой от них толк, если фильмы все равно будут снимать те, кого знает Минкульт?
— Я недавно был на фестивале независимого кино, у нас в Питере. Там картины в основном — короткометражки, которые снимают молодые кинематографисты. И если в 2015 г. программа была довольно слабенькая, то сейчас почти все фильмы — просто удовольствие. Эти молодые режиссеры, эти фильмы, которые они представляют на фестивале, — это их собственное произведение. Они делают их сами, сами деньги вкладывают, что-то придумывают. Они очень сильно ограничены, и это хорошо. Это заставляет фантазию работать. В итоге получается продукт, от которого они кайфуют. Это то, каким должно быть кино.
Что происходит дальше? Этот молодой режиссер выходит в большую жизнь, ему звонит продюсер и говорит: «Вася, есть предложение снять рекламный ролик». Это в лучшем случае. А в худшем — сериал. «Денег у нас нет, но ты же в начале — поможем тебе, подскажем». Он приходит на этот сериал, думает, что там будет что-то хорошее. Но там — команда людей, которым пофиг вообще на всё. Он окунается в пространство, где никому ничего не нужно, и проводит там несколько лет. И все — он привык уже так работать.
Как сделать так, чтобы в индустрию пришли люди, которые хотят снимать кино? Это грандиозный вопрос.
— Замкнутый круг получается…
— Ну, мы мечтали жить при капитализме — мы при нем живем. Вот, пожалуйста, результат.
— Что ждет российский кинематограф? Куда мы движемся? Куда придем?
— Во-первых, это вообще вопрос, конечно, риторический, и он касается не только российского кинематографа. Он касается вообще того, как мы будем жить дальше. В эпоху потребления, в которой мы сейчас живем, мы друг друга узнаем по вещам, которые мы можем купить. И если мы сталкиваемся с человеком, который не имеет возможности покупать, то мы его не очень понимаем.
Это касается всех сфер. Медицина, образование, культура — это вещи, одни из самых важных для общества. Потому что если у нас очень плохое, дорогое или ненадежное медицинское обслуживание, которое требует очень больших усилий от самого больного человека, то мы в тревоге. Потому что когда у нас заболеет мама или ребенок, то мы просто не знаем, что делать. А тревога приводит к тому, что мы впадаем в депрессию.
Проблема — глубинная. И то, что происходит сейчас с кино, — это тоже результат болезни, которой мы болеем. Мне кажется, что общество, во главе угла у которого стоят ценности потребления, обречено. Это надо менять, и это очень сложно. Но я думаю, что именно культура кино может это частично сделать.
Источник: 66.ru