Екатерина Потапова: «Роли меняют меня, иногда я меняю их, нам вместе не скучно, это точно»

— Что такое для вас современный театр?
 — Для меня современный театр тот, который будет интересен в любую эпоху. Мне неважно, используются ли в нём новые технологии, новые формы или новые пьесы. Думаю, современность не измеряется новизной приёмов, а актуальность не значит, что нужно брать темы из новостей по телевизору. Мой театральный педагог говорил, что во все века в театре было и есть всего семь тем: любовь, власть, семья, предательство, таинство смерти, зарождение жизни и творчество… Всё остальное — вариации этих тем. Только эти темы достойны исследования на сцене, они всегда будут актуальны, а значит — современны. Что касается современных театральных приёмов, я их уважаю до тех пор, пока они не становятся просто фишками ради внешнего эффекта. Когда-то театр родился из пустой сцены и артиста, он и сейчас так рождается, и эта форма театра всегда будет современной, если за формой есть содержание. Кто-то сказал — театр должен обжигать. Полностью согласна.

— Продолжая тему. Один режиссёр сказал, что сейчас зрители больше приходят смотреть не на роль, а на самого актёра как человека, все хотят живого диалога. У многих сейчас есть страницы в соцсетях, в том числе и у артистов Омского драматического, где они выкладывают свои истории, общаются со зрителями. Как вы к этому относитесь?

— Интересно, когда мне пишут о спектаклях, даже если спектакль не понравился. Тогда может возникнуть интересный диалог, и он тоже — творчество! Если вы, конечно, о таких диалогах. Если вы об интересе к частной жизни артиста, то он, конечно неизбежен. Но я не хочу делиться всем, например, своим бытом. Тем, что меня правда волнует, я делюсь со сцены, если роль даёт такую возможность. Думаю, это имел в виду режиссёр, которого вы сейчас упомянули. Мне тоже хочется видеть на сцене личность. Не только природой данную харизму, а ещё и особое, парадоксальное отношение к жизни, непокой и неудовлетворённость. И будет ли это прямой диалог со зрителем или текст пьесы — уже не имеет значения. Тогда личность становится инструментом творчества, тогда начинается самое интересное.

 — Вы отвечаете на личные сообщения?
 — На первое- всегда. А дальше зависит от содержания сообщений. Если переписка с поклонником сводится к «Ты красивая, ты из драмы- круто, а трудно запоминать столько слов?», что ж тут ответишь? А бывает забавно, даже трогательно. Однажды после сказки, где я играла «плохую Лисичку» и вытворяла по сюжету то, за что детей ставят в угол, мне слал голосовые сообщения маленький мальчик. Он еще не освоил букву «р», но это не помешало ему несколько минут делиться впечатлениями от сказки и восхищаться «алтисткой Лисой», именно артисткой, а не персонажем. И если отбросить сантименты, это ведь тоже был разговор о творчестве! Кстати, в этом году в новогодней сказке я играла положительный персонаж, и моя 10-летняя дочь сказала: «Вот теперь мне за тебя не стыдно».
— Она переживает, если мама играет отрицательных персонажей?
 — Конечно. Ей это очень важно. Хотя сама ещё тот зритель! Однажды чуть не сорвала сказку. Она смотрела ее уже много раз, и ей очень хотелось поделиться этим знанием с другими детьми. Вслух. Прямо во время действия. Дети её инициативу подхватили, и в результате весь зал кричал: «Заяц, не верь Лисе!!!». Мы (артисты) замолчали, я буравила дочь глазами, но сказать ничего не могла, я же персонаж! За это ей было запрещено смотреть следующую сказку, так она пробралась на балкон и оттуда громко отпускала комментарии о том, что жизнь — это боль… Возможно, это был её первый опыт власти над зрительным залом!
— Взрослые спектакли ваша дочь ещё не смотрит?
 — Прокрадывается иногда. Потом очень обстоятельно рассказывает мне содержание. Иногда диву даюсь, как точно. Кстати, один из её перлов вошёл в спектакль «Искупление» с разрешения режиссёра. «Фламенко — это как русская чечётка, только со слезами на глазах»- говорит моя героиня в одной из сцен. Это как раз дочкино замечание после одного из наших домашних разговоров об искусстве.

— А вы в детстве, наверное, сразу захотели стать актрисой?
 — Нет. Но в начальной школе в сочинении почему-то написала « стану артисткой», хотя вообще об этом не мечтала. Вернее, мечтала обо всём — писательстве, резьбе по дереву, разведении павлинов. Поступила по совету мамы в педагогический. Мы жили тогда в Краснодаре. И уже там подруга позвала меня за компанию в кружок художественного слова при драмтеатре, платный. Денег у меня не было, жили мы очень бедно, так она за меня заплатила. В результате подруга через месяц променяла театр на йогу, а я и по сей день в этой профессии. Кружок перерос в официальный курс от Академии культуры, и что это был за курс! Театр выделил нам один из этажей, включая гримёрки, педагоги по общеобразовательным предметам ездили прямо в театр, нам платили дополнительную стипендию за успехи, нас занимали во всех спектаклях, и не только в массовке. Идея курса была в том, чтобы молодых персонажей играли молодые люди, это условие ставили каждому приглашённому режиссёру. Нас не только обучали, нас опекали… Когда у меня умерла мама и я осталась одна, театр взял на себя даже похороны, не говоря уж о моральной поддержке. А в подготовке к занятиям мы имели право обращаться за помощью в костюмерный, гримёрный и реквизиторский цеха. Таких театральных экспериментов я больше не видела. К концу первого курса я уже играла на профессиональной сцене несколько главных ролей и была принята в основной состав труппы. И не только я. Нашей дипломной афишей был весь репертуар театра. Я до сих пор с любовью вспоминаю всех, кто был причастен к организации этого курса. Думаю, нам очень крупно повезло. Несколько человек с курса оставили работать в Краснодарской драме, я проработала там ещё два года, потом получила приглашение в Самару, переехала, а затем случился Омск. Теперь я здесь.
— Как принял вас Омск?
 — В тот момент уволилось несколько актрис. Я сразу попала в два новых спектакля и в три ввода.На отсутствие работы и теперь не приходится жаловаться. Конечно, иногда случаются моменты простоя, но я убеждена, что это нормально. Нужно восстанавливать силы после сложного выпуска, приходить в себя. Это тоже часть профессии. Большое количество ролей — не всегда показатель успешности. Роли бывают разные. Хотя, конечно же, не хочется сидеть совсем без работы.

— У вас сейчас как раз много ролей. Долго думала, о каких лучше поговорить, и субъективно выбрала две. Первая — Лейди из спектакля «Орфей спускается в ад». У неё практически на глазах убивают отца, её беременную бросает любимый человек, она выходит за нелюбимого, и оказывается, что именно он был убийцей. Как это всё можно понять и пережить?

 — Вы заметили, что в простом пересказе событий сюжет напоминает «мыльную оперу»? Это происходит, когда события не подкреплены темой, когда их не объединяет единое направление. Для этого нужен режиссёр. Он говорит артистам — ЗАЧЕМ, а вместе мы уже ищем — КАК. Он даёт стимул, и если стимул меня обжёг, то мне не нужно долго искать энергию и чувства, чтобы играть трагедию. Или комедию. Чтобы сыграть убийцу, не нужно идти на ночную улицу тренироваться. Нужно отыскать горячую причину поступка персонажа, поверить, что он не мог поступить иначе. Удивительная профессия! Можно убить на сцене, и вызвать сочувствие в зале. Но только если ты заряжен на какую-то глобальную, несубъективную правду. А если же я, Катя, ограничусь только личным опытом своих собственных переживаний, вряд ли я перетяну на свою сторону зрительный зал. Мы ведь редко подаём милостыню на улице из истинного сочувствия. Чаще потому, что принято. Чаще не подаём.
— В спектакле «INCOGNITO» у вас небольшая роль, вы играете унтер-офицерскую вдову, которая приходит жаловаться на городничего. Но когда вы выходите на сцену, по залу проносится тихое «ах», вы появляетесь в очень открытом костюме. Как удаётся быть в этот момент такой спокойной и уверенной?
 — Когда режиссёр говорит мне, что нужно раздеться, я всегда спрашиваю — «чтобы что?» И если ответ даёт мне понять, что нагота — это лучший эмоциональный образ для решения сцены, я соглашаюсь. Из истории персонажа и рождается актёрская уверенность. Страшно только перед выходом. На сцене об этом не думаешь.

— Так зачем вы это делаете в спектакле «INCOGNITO»?
 — Моя героиня приходит, чтобы развести Хлестакова на деньги. А для этого лучше сразу выбить почву у него из-под ног, тогда легче им манипулировать. В этом случае нагота становится оружием, недаром в фонограмме в этот момент раздаётся выстрел.
— Роли, которые вы сыграли, изменили вас как человека?
 — В чём-то изменили, конечно, а в чём-то, наоборот, утвердили. Мы же пытаемся исследовать человеческую природу, этим для меня притягательна профессия артиста. Порой эти исследования заводят в тупик, и я в ужасе от себя, от своей нетерпимости к чьим-то поступкам, а порой я счастлива от того, что я именно такая. Роли меняют меня, иногда я меняю их, нам вместе не скучно, это точно.

— Давайте поговорим о новых спектаклях, над которыми вы сейчас работаете?
 — Сейчас мы готовим премьеру спектакля «Альбом» по рассказам А.Аверченко. Я репетирую четырёх разных женщин в практически одинаковых обстоятельствах. В обстоятельствах адюльтера. Вместе с режиссёром мы сочиняем комедийные ситуации и характеры, вскрывающие такую непростую человеческую природу, когда противоположные черты могут уживаться в одном и том же человеке, а способность любить кого-то не исключает возможность его же и предать, а умение лгать, заложенное в нас природой как инстинкт самосохранения, становится поистине виртуозным. Это и смешно, и страшно. Замечательный материал, очень честный, по сути жестокий, а по форме — очень воздушный. Приглашаю на премьеру!

Дарья Федосеева