Виктор Шкуренко стал гостем на подкасте «Om1.ru: Бизнес». Видеоверсию можно найти в нашем телеграм-канале, также мы публиковали текстовую версию первой части беседы. Там мы говорили о бизнесе, положении дел в ретейле и выходе на алкогольный рынок. Теперь приводим продолжение с некоторыми сокращениями, где говорим о более общих темах.
— В Омске — бум логистических центров, логистику планируется сделать новой отраслью экономики. Как вы смотрите на эти перспективы? Действительно ли мы с точки зрения географического положения имеем более выгодные позиции, чем у соседей?
— Я в это не верю. Омск в этом плане заурядный город, никакой мы не центр страны и даже Сибири. Гораздо выгоднее расположен Новосибирск с учётом того, что вокруг него очень много городов. Вообще логистика зависит от плотности населения. Складская инфраструктура предназначена только для внутреннего потребления. То есть все склады, которые строятся в Омске, необходимы будут только для внутренних нужд города.
Другой вопрос, что у нас используется советская складская инфраструктура, которая морально и физически устарела. И с этой точки зрения идёт просто замена старых складов на новые. В этом плане, да, есть бум.
Тот, кто строит склады, я думаю, найдёт для них применение, но весь вопрос — сколько строить. Мне кажется, что для Омска достаточно 150-200 тысяч квадратных метров, это более чем. Судя по заявленным планам, планируется больше. Но опять же, это планы. Хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах.
Послушаешь иногда, люди говорят о каком-то уникальном расположени Омска. О том, что какой-то там шелковый, коричневый, зелёный путь. Пелевина читал недавно, у него был сибирский ветрогенез. Он с постмодернистской иронией описывал проект, что в Сибири над тайгой создаются ветра и нужно делать амортизационные отчисления всему миру, чтобы поддерживать ветрогенез в Сибири. Если вы хотите быть писателем-постмодернистом, пишите об этом в книжке, об уникальности Сибири и так далее. А если вы занимаетесь бизнесом, то зачем?
— Тут, наверное, попытки сформулировать некую идентичность региона.
— У нас нет сибирской идентичности. У нас страна унитарная, есть только Россия и Чечня внутри неё. А всё остальное одинаковое. Поиски сибирской или омской идентичности в условиях крайне жёстко централизованного государства — просто опять же фантазии. Если будет реальная федерация, возможно, тогда мы об этом поговорим, а сейчас нам просто не дадут заняться этой идентичностью.
— Сейчас в Омске много говорится о том, что нужно улучшать инвестиционный климат. Создаётся инвестиционный комитет, готовятся инвестпредложения. Вы заметили какие-то изменения, легче ли стало предпринимателям в коммуникации с властью?
— Я считаю, что нет инвестклимата в Омске, есть инвестклимат в России. У меня сейчас бизнес уже меньше, чем на 50 % в Омске, всё остальное — в других регионах. И я не понимаю, когда мы говорим об инвестклимате в Омске или в Новосибирске. Для меня это непонятные категории. Поэтому — ну, молодцы, я не против, что есть движуха, что они стараются, декларируют, это никогда делу не вредит. Но вообще нужно оценивать инвестклимат России в целом, причём в условиях СВО.
— Но есть региональный бюджет, который наполняется в том числе с инвестиций. В этом смысле, например, ваша попытка построить крематорий в Омской области не удалась, потому что вам не предложили хорошие условия по участку, а предложили в другом регионе. Речь о том, чтобы предлагать бизнесу условия или не ставить препятствий в его инициативах.
— Тогда скажем проще, инвестклимат — это мое тщеславие и сумма тщеславия бизнесменов, которые живут на территории Омской области. Мы определяем этот инвестклимат своим поведением, своими конкретными действиями. Поэтому это наше решение. Мне не нужен инвестклимат. Я хочу развиваться, хочу себя самореализовывать. Ну да, вот так получилось, что крематорий в Ростове построил. Но это моё субъективное желание. Я не хочу на эту тему вообще рассуждать с точки зрения выстраивания каких-то логических цепочек того, что вот они решили инвестклимат создать в Омске, нужно эту тему пропиарить и так далее. Мне всё равно, будет этот крематорий стоять в Ростове или в Омске, давайте цинично скажу.
— У вас много мыслей, которые иногда идут вразрез с месседжами власти, но, с другой стороны, это можно было бы использовать как обратную связь. Если бы вас пригласили поработать, например, в министерство экономики вы бы пошли?
— Я бы не пошёл. Я отношусь к ним очень уважительно, но, наверное, я не подойду на эту работу. У меня с федеральной властью куча разногласий. И второй ограничитель — я предприниматель. Мне нравится то, чем я занимаюсь, я не собираюсь становиться чиновником. Но я при этом уважительно отношусь к нашей региональной власти. Они работают, молодцы. Но мне это не надо. И самое главное, я им не нужен. Я люблю рисковать и люблю свободу в принятии решений.
Если ты руководитель, то должен постоянно что-то менять. А у нас статья есть про это. Условно говоря, если есть какая-то проблема, в условиях законодательной казуистики ты просто ее не решишь. Тем, кто работает во власти, нужно, чтобы они соблюдали все законы, а не развивали что-то. И в основном все разговоры о развитии — это, скорее, просто пропагандистская риторика.
Я извиняюсь даже за какие-то резкие оценки, но не государев я человек. И не понимаю, как эта система до конца работает. Это моя оценка её работы.
— В этом году вы запустили культурный проект «Нетелефонный разговор». Привозили в Омск известных спикеров — режиссера Александра Сокурова, социолога Григория Юдина* и других. Расскажите, о чём этот проект. Почему такой формат?
— Когда занимаешься благотворительностью, часто бывает, что ты кому-то помогаешь, но не проникаешь внутрь. А здесь одновременно вроде бы и проект благотворительный, и мне он очень сильно нравится, я сам вместе с ним расту. Идея была проста — предоставить возможность омской публике face-to-face встретиться с выдающимися деятелями российской культуры, занимающими гуманистические позиции. Не узконациональные, а именно гуманистические. И, соответственно, спикеров подбираю тех, у кого эта повестка основная. Потому что, мне кажется, гуманизма нам не хватает. Я хочу, чтобы подрастающее поколение об этих ценностях тоже помнило. Все усилия буду делать, чтобы этот проект продолжался. Мне нужно, чтобы люди могли услышать иную точку зрения, а не только ту, которая идёт с центральных телевизионных каналов.
— Как подбираете спикеров для проекта? Многие соглашаются?
— Соглашаются многие. Отказал Юрий Шевчук, «ДДТ», но он сказал, что просто не в состоянии подобные диалоги сейчас вести. Актер Данила Козловский почти дал согласие, но потом отказался. С писательницей Галиной Петрушевской мы вели переговоры, она уже в возрасте, больше 80 лет, сейчас она в Латинской Америке. Должна была в Россию приехать и вроде дала согласие, но потом тоже отказалась по состоянию здоровья. Нобелевский лауреат Дмитрий Муратов* (признан Минюстом РФ иностранным агентом) был не против, но сказал, что ему здесь не позволят провести встречу. Тем более он сейчас иноагент. И я, кстати, в прессе тоже увидел, что появилась инициативная группа о запрете встречи с Муратовым.
У нас было много тех, кто связан с киноиндустрией. Сейчас я хочу привезти писателя, но большинство из тех, кого я хотел бы пригласить, живут не в России. Но раскрою секрет: мы ведём переговоры с Алексеем Сальниковым. Это писатель из Екатеринбурга, автор книги «Петровы в гриппе». А как подбираем героев? С одним проведешь, он потом рекомендует следующего. Поэтому у нас было много киношников.
— Как вы относитесь к некоторым общественным нововведениям, такому, например, как трудовое воспитание в школах, и тому подобное? Это полезно для воспитания личности или, может быть, противоречит индивидуалистическому подходу, который нужен для воспитания инициативы в бизнесе?
— Давайте я с себя начну. Я был в школе ботаником, и уроки труда для меня были какой-то дурацкой эмоциональной и физической нагрузкой. Я вообще не понимал, зачем они нужны. Кроме того, у нас преподаватель труда был таким грубым мужчиной. Хороший, наверное, человек, но грубый. А вот эту мужскую грубость я вообще не понимал. Поэтому, если мы хотим вернуть это, чтобы у сегодняшних российских ботаников опять был внутренний конфликт, давайте вводить уроки труда. Во всех этих новациях есть чёткий политический след, даже без микроскопа видно.
— А как вы считаете, возможно ли изменить тенденцию к индивидуализму такими методами, как трудовое воспитание, и прочие коллективные формы активности? Можем ли мы вернуться к коллективистским формам, как в Советском Союзе?
— Я вообще за индивидуализм. С точки зрения любой страны эти навыки важнее, чем коллективные интересы.
Но когда мы насильно это делаем, выхолащиваем индивидуализм с помощью смешных маразматических идей, будет отторжение. Я в Советском Союзе был ребёнком, школу закончил там же, и посмотрите на меня — индивидуалист. Ну и что толку, что они тратили госресурсы, чтобы меня воспитать.
— Не было ли у вас каких-то проблем, кроме той истории, где вас осудили за приглашение Ивана Урганта на корпоратив, из-за независимых высказываний?
— Не было, я же не нарушаю закон формально. Наши предприятия в прошлом году заплатили более 1 миллиарда налогов. Зачем меня трогать? Что я такого нарушаю, демонстрации устраиваю или ещё что-то? Я открыто говорю, что европейские ценности мне ближе. Я открыто говорю, что это ошибочно, что наша страна идёт по пути авторитаризма и протекционизма. На мой взгляд, это ошибочно, в дальнейшей перспективе это не улучшит нашу экономическую и социальную жизнь. У них одна точка зрения, у меня — другая.
— Когда прозвучала критика телеведущего Владимира Соловьёва по поводу Ивана Урганта, пошла волна негативных комментариев и публикаций, как вы это восприняли?
— Психологически тяжело было. Знаете, у нас у всех есть такой животных страх, у меня тоже такое было. Это же неизвестность. Когда тебе приходит повестка от официальных органов куда-нибудь, ты, по крайней мере, уже понимаешь, что что-то произошло. Соловьёв же четыре раза меня вспоминал, вплоть до сентября. А корпоратив был в июле. Ну, разумеется, как-то было неприятно. Но, вероятно, нет никакой связи между тем, что говорит Соловьев, и конкретными действиями со стороны государства. Давайте я с обратной стороны скажу: почему мы должны бояться? Ещё раз говорю, я нигде не нарушаю закон. То, что я не хочу быть вместе с нашей сегодняшней властью, в чем проблема?
— А статуса не опасаетесь? Иноагент или что-то подобное?
— Что такое быть иноагентом? Я человек не бедный, никакое финансирование из-за рубежа не получаю, не веду активную политическую жизнь. Не собираюсь быть ни депутатом, ни губернатором, не проявляю активную гражданскую позицию. А когда конкретно мне задают вопросы по поводу моих политических воззрений, я честно открыто высказываю. Сейчас ЛГБТ** признали экстремистской организацией. Как к этому относиться? Конечно, я не поддерживаю этот закон. Или по поводу абортов — я не поддерживаю запрет, и уже Валентина Матвиенко в этом ключе высказалась. Сегодня у нас ЛГБТ*** под запретом, а завтра — опять нет. Я, по крайней мере, в отличие от пропагандистов останусь цельным человеком, я как в советское время не был против, так и при любом президенте не буду против ЛГБТ**.
*Верховный суд 30 ноября признал международное общественное движение ЛГБТ*** экстремистской организацией и запретил его деятельности на территории России.
— Решили уже, кого привезёте на корпоратив в следующем году?
— Не думали на эту тему, в январе-феврале будем принимать решение. К сожалению или к счастью (к счастью, наверное), нужно уровень удерживать. Мероприятие затратное и резонансное, требует много энергетических затрат, в том числе моих, хотя у нас прекрасная команда, которая этим занимается.
— Где будете праздновать Новый год?
— В Омске, в Чернолучье в этом году. Обычно я чередую — год в Сибири, потом выезжаю за границу либо в Сочи. Скучаю иногда.
— В Омске у вас есть любимые места?
— Обожаю Чернолучье. «Мечта» мне нравится, это загородный поселок. Мне очень сильно нравится улица Ленина, люблю гулять по ней, хотя делаю это редко. Помните, при Полежаеве у нас были споры, строить ли церковь вместо сквера с фонтаном. Сейчас я задумываюсь, что это правильная всё-таки была идея. Теперь это архитектурная доминанта нашего города, и с точки зрения эстетики смотрится красиво. А то, что убрали памятник Ленину, — это реалии нашей истории. Я ничего против строительства церквей не имею. Чем разнообразнее будет архитектура, тем город будет интереснее.
— Почему у вас квартира до сих пор в ипотеке?
— Какой смысл, если проценты по ипотеке ниже, чем по коммерческому кредиту. Я хотел пару раз погасить, но мой финансовый директор говорит: а зачем эта суета? Понимаете, я пару раз об этом ляпнул, и сейчас многие интересуются судьбой моей квартиры. Вот вы думаете, я прихожу в кассу, беру деньги и несу в банк, чтобы погасить платеж по ипотеке? За меня эту функцию выполняют люди, которые управляют моими финансами, поэтому для меня это незаметно. У детей моих квартира не в ипотеке.
* — признан Минюстом РФ иностранным агентом
** — экстремистская организация, деятельность запрещена на территории РФ